…://ethnocid.netda.ru/articles/mahnach-rg.htm . 8. Российский статистический ежегодник, 2007.-М., 2007, сс.87, 104. 9. http://art.thelib.ru/business/real/bn/skoro_vse_sadovodi_stanut_fermerami.html , http://terijoki.spb.ru/z_nedv.php?item=1 . 6. Паасилинна, Эрно Сила и честь ( о В.М.Шукшине) Основной тенденцией социалистического реализма стало протаскивание советских людей через всяческие трудности к конечному результату, приемлимому с точки зрения общества. Поскольку это поставлено условием в этой сложной жизни, социалистической действительности, самые верные ей представляют собой образец организационно необходимой терпимости. Конечно, теория была направлена на стабилизацию развития литературы данного времени – прежде всего, на этапе строительства социализма. Тогда литература направлялась, естественно, только на службу обществу, а все остальные блуждания были закрыты. Теперь теория явно смягчена, и потому упрочилась солидарность писателей, самые даровитые шли в авангарде и раздвигали границы. В последнее время появилось множество образцов провинциализма и историзма, в которых проблемы были поставлены глубже, так, что критика по отношению к советскому обществу могла в известной мере очеловечиваться и делаться понятной. Давнишнее произведение Ильи Эренбурга «Оттепель» было явно сухим произведением, которое в изоляции от западной пропаганды было провозглашено вскрытием весенних потоков. Когда с ним сопоставляются «Страдания молодого Ваганова» Василия Шукшина, то водно, что годы уверенно делали своё дело по развитию социалистического реализма. В его границах можно было производить книги, во всяком случае, двоякого рода – хорошие и плохие, всё же не отходя от требований теории. Можно изображать более или менее положительные, с точки зрения общества, образы, даже оставлять неотражёнными первые и почти без опасений отражать последние. Таким образом, признаётся тот противоречащий основной догме факт, что они никогда не оказываются адресованными в чётко определённые группы. Новеллам Василия Шукшина такое чёткое разделение по полюсам нисколько не свойственно. Сам по себе Шукшин не противник системы, но и не её пропагандист. Он действует в пределах дозволенного и нейтрален в отношении основных структур, хотя позиция не проявляется в его текстах. Он страстен, эмоционален, мятежен и индивидуален. Всё же убедительность его текста столь бесспорна, что не имеет смысла выуживать темы защиты или сопротивления. Высшей нормой не надо ставить моральные ценность, достаточно, если высшей нормой станет достоверность. Биография Шукшина известна в Финляндии: родился в маленьком сибирском сельце в 1928 г., умер в Москве в 1974 г. Кинорежиссёр высшего класса, актёр и сценарист. Как типаж он появляется в своих текстах как обычный, пахнущий водкой, подпирающий косяк двери деревенский парень, основная мораль которого – доходящее до агрессивности чувство собственного достоинства и прямота. Влияние города не коснулось Шукшина, его мир ценностей совершенно деревенский, примитивный. Он сохраняет свой напор и ставит мерой неколебимое чувство справедливости. Эта основная позиция соединяется сот столь искусной техникой новеллы и умением изобразить человека, что ближайшим ему мастером можно считать лишь Чехова. В меру надобности Шукшину удалось полностью унаследовать чеховскую объективность и аскетичность. Поэтому его новеллы дышат почти безграничным кипением жизненных сил, напором, неумеренностью, обострённым чувством собственного достоинства. «Страдания молодого Ваганова» - сборник новелл, которые Шукшин написал в 1960-х гг. Жаль, что лишь часть произведений можно было перевести полностью, т.к. автором является постоянно критикуемый мастер. Книга не даёт возможности статистически отразить содержание избранных Шукшиным тем. Всё же из 24 новелл 11 попадают с разряд бунта против социальных норм и бюрократизма. В 4-х случаях он кое-как удаётся, в одном случае вопрос остаётся открытым. Протест ограничивается столкновением социально непокладистого человека в условиях традиционных условностей, индивидуальной контратакой против командования мелких городских аферистов, против контроля, ограничивающего духовое пространство. Герои Шукшина хотят жить, некоторые – беспрепятственно действовать, другие ищут индивидуально особое решение. Напряжение сюжета новелл и создают эти конфликты – во, всяком случае в упомянутых 11 новеллах, в других новеллах – чаще всего. Основная тема иной новеллы – это сама по себе картина сибирской деревни, тайги, маленьких городков: со своеобразным реальным, готовым ко всему обществом, по сравнению с другим, большим обществом, морально неиспорченным, с чувством собственного достоинства, солидарным между собою обществом. Его противоположностью противопоставляется большое общество – городское, жёсткое, циничное и его коррумпированный мир: многие конфликты кончаются прямо-таки кулачным боем, тогда как другие форма сопротивления остаются неиспользованными. Хотя персонажи Шукшина непокладисты, их нельзя считать исключительными. Напротив, они чаще всего самые здоровые, морально честны и способны к соучастию. Вопрос в желании жить полной жизнью, даже если и не всегда удаётся достичь этого в соответствии с нормами общества. Всё же кое-кому это удаётся, например, в новелле «Алёша бесконвойный». Согласно пояснению переводчика, слово «бесконвойный», по лагерным понятиям, означает пользующегося доверием заключённого, который может передвигаться без конвоя. Это, собственно говоря, метафора в новелле, где изображается не тюрьма, а гражданские стремления скотника. Алёша борется за право для себя свободно проводить субботу и воскресенье. Тогда он обособляется и порывает связь с внешним миром. Он добивается этого своим упрямством и упорством, а прежде всего потому, что для того, чтобы сломить его противодействие, не решились приложить достаточно усилий. «Жалели вообще-то: у него пятеро ребятишек, из них только старший добрался до 10-го класса, остальной чеснок сидел где-то во 2-м, в 3-м, в 5-м. Так и махнули на него рукой. А что сделаешь? Убеждай его, не убеждай – как о стенку горох. Хлопает глазами… «Ну понял ты, Алёша?» - спросят. – «Чего?» - «Да нельзя же позволять себе такие вещи, как ты позволяешь! Ты же не на фабрике работаешь, а в сельском хозяйстве! Как же так-то? А?» - «Чего?» - «Брось дурачка из себя строить. Тебя русским языком спрашивают: будешь в субботу работать?» - «Нет. Между прочим, насчёт дурачка – я ведь могу тоже… дам в лоб разок, и ты никакой статьи на это не найдёшь. Ты мне оскорбление словом, я тебе - в лоб: считается взаимность.» Вот и поговори с ним. Он даже на собрание не ходил в субботу.» [Цитаты сверены- А.М.] Кстати, этот отрывок показывает технические особенности новелл Шукшина: умение углубить живое изображение во внутренней речи и таким образом поддержать интерес к повествованию. Шукшин использует отрывистые, ведущие во многие стороны фразы, твёрдой рукой выстраивая одновременно несколько уровней. Как бесконвойный Алёша использует своё свободное время? Каждую субботу он топит баню и парится один, ритуально-основательно. Он перебирает свои воспоминания, без сожаления, одобрительно, в равновесии с жизнью. Необычно не это – необычно добытое право на это, само собой разумеющееся право, которое уже не оспаривается. «Алёша всегда много думал, глядя на огонь. Например: «Вот вы там хотите, чтобы все люди жили одинаково… Да два полена и те сгорают неодинаково…»» Алёша морально прав в своём выборе, и он ведёт свой образ жизни, не считаясь со временем и не торгуясь за независимость. Но гармония в новеллах Шукшина порою оказывается результатом несчастья, крушения, поражения, которое, с другой стороны, выбивает бунтаря из колеи. Бессовестно преданный на своём городском пути Витька Борзенков [«материнское сердце»-А.М.] направляет свой ответный удар не оказавшуюся случайной группу неизвестных мужчин и милиционеров, махает ремнём с пряжкой. Результат – «небо в клеточку» и крушение хода всей жизни. Но он сделал выбор, когда нельзя найти виновного, город должен ответить коллективно. Вообще же в новеллах Шукшина упорно мелькают фразы, которые являют это откровение основной позиции: «с жизнью не поспоришь, братец», «затяни пояс потуже и живи дальше», «если и приходится разбираться со всей этой жизнью, то хотя бы не на четвереньках» [обратн.перев.-А.М.] . К безнадёжному концу ведёт дело и Сашка Ермолаев в новелле «Обида». Его хладнокровно, безосновательно и безапелляционно обвиняют в нарушении порядка в магазине, хотя он даже там не был. Здесь вопрос о моральной ответственности. Зияющее ясно Сашке обнаруживается, что несправедливость не хотят ни признать, ни исправить, ни даже устыдиться ей: какой-то Сашка смеет считать это нужным! Когда защитником оскорбившей оказывает не относящийся к делу бюрократ, Сашка приходит в ярость: «До каких пор мы сами будем помогать хамству? И с какой стати выскочил он таким подхалимом? Что за манера? Что за проклятое желание угодить хамоватому продавцу, чиновнику, просто хаму – угодить во что бы то ни стало! Ведь мы сами расплодили хамов, сами! Никто нам их не завёз, не забросил на парашютах…» Сашка Ермолаев кидается пресечь это грубое заступничество, в данном случае, когда готовится кровопролитие, вмешавшаяся, к счастью, женщина находит выход. Жестоких схваток предостаточно в мире Шукшина, поскольку абсолютизирован принцип протеста, а фронт общества прочен и неуступчив. Ханжество, извращение, бюрократическая жёсткость, двойная мораль – вот пороки, которые бичует Шукшин. Предметом сочувственного изображения у него являются персонажу, может быть, пьяницы, мечтатели, бродяги, упрямцы, но всегда открытые и честные в отношении своих человеческих качеств. Шукшин насмехается над митрополитом («Мастер»), но сочувственно изображает попа – пьяницу, у которого нет ни веры ни манер, но есть острый взгляд на мир и сочувствие человеческим страданиям [«Верую».-А.М.] Поскольку общество ставит препятствия свободному выбору личности, сам человек часто неспособен использовать свою свободу для расширения фона своей жизни. В новелле «случай в ресторане» старый скрюченный старичок, безупречный и послушный гражданин попадает в пьянку с прибывшим издалека, из-за Урала молодым лесорубом, в котором почувствовал здоровую силу. Со слезами на глазах старик поверяет ему: «Ах, как бездарно я прожил, Ваня! Как жалко… лучше бы я ошибся, лучше бы пил – может, смелее был бы. Я же ни разу в жизни не ошибся, Ваня […] Ни одной штуки за всю жизнь не выкинул. Ты можешь поверить?» В этом вся повесть, без иллюзий и окончательно: последняя попытка, по существу, тоже не удаётся. Многие персонажа Шукшина живут на полпути, в транзите, кое-как пристроившись. Кладовщик Николай Григорьевич Кузовников утратил свои корни, когда «в начале 30-х годов великая сила, которая всегда передвигала народы, взяла и увела его из деревни» [«Выбираю деревню на жительство»]. Мелким воровством на складе он создал своё благополучие и усыпил свою совесть. Осталась обеспеченная, но пустая старость, медленное умирание. Единственное прибежище этой одинокой складской крысы – раз в неделю ходить на вокзал поговорить о жизни. Он представляет себя покупателем дома, расспрашивает о ценах, о местах, об условиях, полностью вживается в свою роль, хотя знает, что никогда не сможет решиться сменить свой образ жизни на иной. Во что верит Шукшин? В человека, к его неотъемлимое право реализовать свой образ жизни, в его смелость, в силу и честь – моральные законы в нём самом. Шукшин индивидуалист, почти фанатического типа. Его герои ищут свой путь, испытывая почти физическую боль. Они очень рискуют и бросаются на гибель, не размышляя и не советуясь. Они импульсивны, наивны, вульгарны, твёрды и чувствительны. У персонажей Шукшина есть душа, он подчёркивает именно это, и душа страдает от своих противоречий и стремящегося к порядку общественного контроля, который может быть жестким, наглым и тупым. Это вечное состояние противоречия, и потому вариантов не так уж много. Открытые попытки бунта осуждаются и подавляются; состояние же равновесия вообще достигается ценою столь затратных компромиссов, что от основных потребностей остаётся на всю жизнь лишь боль и безнадёжность. Персонажи Шукшина вписываются в ту картину, которую обнаруживают исследователь первобытных народов Сибири. Эти люди способны к большой самопожертвенной солидарности между собой, в малых группах в своих охотничьих и сельских сообществах. Однако к чуждым делам, по недостатку опыта, они относятся отрицательно, крайне насторожены, легко уязвимы, запальчивы, мстительны и презирают смерть. Сплошь и рядом новеллы Шукшина отражают это основное положение. Его персонажи названы необычными людьми, но, с точки зрения всей проблематики, они, скорее всего, вполне типичны. Шукшин не очень верил в абстракции, в его сибирском мире они не имеют значения. С другой стороны, он изображает собирающего барсучье сало и попивающего спирт попа, который затевает со своим страдающим другом пляски и начинает повторять в экстазе: «Верую! – в авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию! В космос и невесомость! Ибо всё это объективно!» Весь случай невероятно реален [«Верую»-А.М.] Как писатель Шукшин многостилен, со многими структурными формами, самостоятелен в изображении людей. Он схватывает ход сюжета в нескольких строчках и сразу запускает живые повороты сюжета, кидает меткие фразы. Он не затягивает и не перескакивает; он всегда естественен, непринуждён и твёрд в реальном мире. Его персонажи равно живые, деятельные, подвижные, как и он сам, как сопереживающий писатель Шукшин всегда первый из присутствующих персонажей. Это весомое единство рассказчика и изображаемых персонажей сказывается на своём, ибо Шукшину удаётся оживить своих персонажей столь же верно, как он сам, будучи актёром, мог вживаться в свои роли. В конце концов, в них нет большой разницы, ибо вершиной всегда является изображение бунтующего героя. Это автопортрет Шукшина. Шукшина назвали Сергеем Есениным прозы, также вышедшим из крестьянской избы и от этого не отделавшимся. Есенин, со сменой революционного энтузиазма на суровость периода восстановления, запутался в противоречиях, покончил с собой и вошёл в миф, как. Кажется, довелось и Шукшину. Сопоставление не совсем неверное в том смысле, что единственный писатель, который упоминается в новеллах Шукшина [«Верую»-А.М.] – это Сергей Есенин. Он не жалеет Есенина, что мало прожил, ибо Есенин жил, по мнению Шукшина, достаточно долго. «Ровно с песнею», говорит Шукшин; но, строго говоря, наверное, следовало бы сказать: он жил ровно как миф. 1979 г. 7. Паасилинна, Эрно. Продвижение наших Prodvizhenie_nashih_ch.1-3.doc
|